Неточные совпадения
Ясно только одно, что
порядок зарождения людей, всех этих разрядов
и подразделений, должно быть весьма верно
и точно определен каким-нибудь
законом природы.
— По
закону мы обязаны известить полицию, так как все может быть, а больная оставила имущество. Но мы, извините, справились, установили, что вы законный супруг, то будто бы все в
порядке. Однако для твердости вам следовало бы подарить помощнику пристава рублей пятьдесят… Чтобы не беспокоили, они это любят.
И притом — напуганы, — время ненадежное…
Взяв в соображение 7 пункт
закона 13
и 21 ноября
и 3 декабря 1849 г., дающий министру внутренних дел право высылать (expulser) из Франции всякого иностранца, присутствие которого во Франции может возмутить
порядок и быть опасным общественному спокойствию,
и основываясь на министерском циркуляре 3 января 1850 года...
—
Законы? Это значит — обычаи, — веселее
и охотнее говорил старик, поблескивая умными, колючими глазами. — Живут люди, живут
и согласятся: вот этак — лучше всего, это мы
и возьмем себе за обычай, поставим правилом,
законом! Примерно: ребятишки, собираясь играть, уговариваются, как игру вести, в каком
порядке. Ну, вот уговор этот
и есть —
закон!
Государство —
порядок принуждения
и закона — остается в сфере Ветхого Завета человечества, завета еврейского
и языческого.
Языческое государство совершило свою религиозную миссию,
и теперь оно прежде всего должно осознать себя не христианским, а языческим, не Градом Божьим, а необходимым
порядком закона и природного принуждения.
В природном
порядке, в жизни человеческого рода все подчинено
закону тления; каждое поколение съедается поколением последующим, унавоживает своими трупами почву для цветения молодой жизни; каждое человеческое лицо превращается в средство для новых человеческих лиц, которых ждет та же участь; каждое лицо рождает будущее
и умирает в акте рождения, распадается в плохой бесконечности.
Церковная жизнь есть жизнь в
порядке свободы
и благодати, лишь мирская жизнь есть жизнь в
порядке необходимости
и закона.
Христианство было принято природным, языческим человечеством, по крови
и плоти своей жившим в натуральном
порядке и нуждавшимся в
законе.
Для религиозной веры не страшно, когда наука говорит, что по
законам природы чудо невозможно, допущение чудесного нелепо; вера
и сама это хорошо знает, ей
и не надо чуда, совершающегося в
порядке природы
и во исполнение ее
законов.
Мир не мог еще существовать без принуждения
и закона, он не родился еще для благодатной жизни в
порядке свободы
и любви.
Слишком ведь ясно для религиозного сознания, что церковь как
порядок свободы
и благодати не может подчиниться государству
и порядку необходимости
и закона и не может сама стать государством, т. е. жизнью по принуждению
и закону.
Взаимопроникновение
и смешение благодатного
и свободного
порядка церкви с принудительным
и законническим
порядком государства в истории есть не только победа благодати
и свободы над принуждением
и законом, но
и вечная угроза возобладания принуждения
и закона над свободой
и благодатью.
Если жизнь возникла
и течет не обычным естественным
порядком, а искусственно,
и если рост ее зависит не столько от естественных
и экономических условий, сколько от теорий
и произвола отдельных лиц, то подобные случайности подчиняют ее себе существенно
и неизбежно
и становятся для этой искусственной жизни как бы
законами.
Когда все будет в
порядке, когда решения всегда будут в
законе, когда
закон основан будет на истине
и заклеплется удручение, тогда разве, тогда личность может сделать разврат.
Не будь этого чувства, т. е. прими угнетенная сторона в самом деле то убеждение, что никакого
порядка, никакого
закона нет
и не нужно, тогда бы
и пошло все иначе.
— У меня чтобы в самую точку, как в казенное время… — уговаривался он для внешности. — Ужо колокол повешу, чтобы на работу
и с работы отбивать.
Закон требует
порядка…
Петр Николаич
и всегда любил
порядок и законность, а теперь тем более не мог допустить того, чтобы этот дикий, грубый народ мог бы, противно
закону, завладеть не принадлежащей им собственностью.
С каждым годом Василий всё больше
и больше забывал деревенский
закон и освоивался с городскими
порядками.
Вопрос первый.Воссияет ли Бурбон на престоле предков или не воссияет? Ежели воссияет, то будет ли поступлено с Греви
и Гамбеттой по всей строгости
законов или, напротив, им будет объявлена благодарность за найденный во всех частях управления образцовый
порядок? Буде же невоссияет, то неужели тем только дело
и кончится, что не воссияет?
Вот отчего эта задумчивость
и грусть без причины, этот сумрачный взгляд на жизнь у многих женщин; вот отчего стройный, мудро созданный
и совершающийся по непреложным
законам порядок людского существования кажется им тяжкою цепью; вот, одним словом, отчего пугает их действительность, заставляя строить мир, подобный миру фата-морганы.
В этой странной грусти нет даже
и намека на мысль о неизбежной смерти всего живущего. Такого
порядка мысли еще далеки от юнкера. Они придут гораздо позже, вместе с внезапным ужасающим открытием того, что «ведь
и я, я сам, я, милый, добрый Александров, непременно должен буду когда-нибудь умереть, подчиняясь общему
закону».
Тут же стояла на страже
и земская полиция, знакомая с
порядками следствия
и с
законами и знавшая, что мертвое тело нельзя трогать с места до приезда начальства.
— Знания их, — продолжал Марфин, — более внешние. Наши — высшие
и беспредельные. Учение наше — средняя линия между религией
и законами… Мы не подкапыватели общественных
порядков… для нас одинаковы все народы, все образы правления, все сословия
и всех степеней образования умы… Как добрые сеятели, мы в бурю
и при солнце на почву добрую
и каменистую стараемся сеять…
«Я, Сусанна Николаевна Марфина, обещаюсь
и клянусь перед всемогущим строителем вселенной
и перед собранными здесь членами сей достопочтенной ложи в том, что я с ненарушимою верностью буду употреблять все мои способности
и усердие для пользы, благоденствия
и процветания оной, наблюдать за исполнением
законов,
порядком и правильностью работ
и согласием членов сей ложи между собою, одушевляясь искреннейшею к ним любовью. Да поможет мне в сем господь бог
и его милосердие. Аминь!»
Рабочие газеты возражали, но тоже призывали к достоинству,
порядку и уважению к
законам.
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают
и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским к ним отношением, христианским учением, доказанным истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства, любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их
и устанавливаем среди них наши
порядки, обучаем их насилию
и всем приемам его, т. е. следованию одному животному
закону борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что есть в нас христианского.
«Эта первобытная церковь была его собственным идеалом общественного устройства, основанного на равенстве, свободе
и братстве. Христианство, по мнению Хельчицкого, до сих пор хранит в себе эти основания, нужно только, чтоб общество возвратилось к его чистому учению,
и тогда оказался бы излишним всякий иной
порядок, которому нужны короли
и папы: во всем достаточно одного
закона любви…
Насилие всегда, в лучшем случае, если оно не преследует одних личных целей людей, находящихся во власти, отрицает
и осуждает в одной неподвижной форме
закона то, что большею частью уже гораздо прежде отрицалось
и осуждалось общественным мнением, но с тою разницею, что, тогда как общественное мнение отрицает
и осуждает все поступки, противные нравственному
закону, захватывая поэтому в свое осуждение самые разнообразные положения,
закон, поддерживаемый насилием, осуждает
и преследует только известный, очень узкий ряд поступков, этим самым как бы оправдывая все поступки такого же
порядка, не вошедшие в его определение.
— Дайте нам, простым людям, достаточно свободы, мы попытаемся сами устроить иной
порядок, больше человечий; оставьте нас самим себе, не внушайте, чтоб давили друг друга, не говорите, что это — один
закон, для нас
и нет другого, — пусть люди поищут
законов для общей жизни
и борьбы против жестокости…
— Нет, это все не то! — думалось ему. — Если б я собственными глазами не видел: «
закон» — ну, тогда точно!
И я бы мог жалованье получать,
и закон бы своим
порядком в шкафу стоял. Но теперь ведь я видел, стало быть, знаю, стало быть, даже неведением отговариваться не могу. Как ни поверни, а соблюдать должен. А попробуй-ка я соблюдать — да тут один Прохоров такую задачу задаст, что ног не унесешь!
— Вот только нам с этим укционом развязаться, — говорил Гордей Евстратыч в своей семье, — а там мы по-свойски расправимся с этими негодницами… На все
закон есть,
и каждый человек должен
закону покориться: теперь я банкрут — ну, меня с укциону пустят; ты вышла замуж — тебя к мужу приведут. Потому везде
закон,
и супротив
закону ничего не поделаешь… Разве это
порядок от законных мужей бегать? Не-ет, мы их добудем
и по-свойски разделаемся…
Медведев. Теперь запрещено жен бить… теперь во всем — строгость
и закон-порядок! Никого нельзя зря бить… бьют — для
порядку…
Кабы Аристарх Владимирыч, при его уме, да знал
законы и все
порядки так, как его предшественник, ну
и конец… конец…
и разговаривать нечего.
— Конечно, Тимофей Васильевич, судьбе жизни на хвост не наступишь, по
закону господа бога, дети растут, старики умирают, только всё это нас не касается — мы получили своё назначение, — нам указали: ловите нарушающих
порядок и закон, больше ничего! Дело трудное, умное, но если взять его на сравнение — вроде охоты…
— Мне очень вас жаль, — продолжал он, —
и чтобы хоть сколько-нибудь улучшить вашу участь, я могу предложить вам одно средство: разойдемтесь; разойдемтесь, если хотите, форменным
порядком; я вам отделю треть моего состояния
и приму даже на себя, если это нужно будет, наказанье по
законам…
Сей, тоже по незнанию
законов, принимает просьбу, но через две недели, посоветовавшись с своим письмоводителем, объявляет просителю, что ныне уже
порядки не те,
и направляет его к мировому судье.
Так с берега смотрит пловец на бушующее море
и видит ясный
порядок, в котором движутся валы,
и соображает, как плыть; но вот он в воде — все изменилось, на месте
порядка хаос, взамен
закона — своеволие.
Сколько рассказов начинается об этих журавлях!
И какие все хорошие рассказы! век бы их слушал, если бы только опять их точно так же рассказывали. Речь идет про
порядки, какие ведут эти птицы, про путину, которую каждый год они держат, про суд, которым судят преступивших
законы журавлиного стада. Все это так живо, веселей, чем у Брема. Как памятны все впечатления первой попытки вздохнуть одним дыханием с природой.
— Всё так, но
закон говорит: «виновный в похищении…» Прошу вас прислушаться внимательно: виновный!Здесь не означается ни рода, ни пола, ни звания, — стало быть,
и животное может быть виновно. Воля ваша, а животное прежде произнесения приговора к наказанию должно быть представлено в полицию как нарушитель
порядка.
Писал
законы, установлял
порядки,
и даже доводил «вверенную» часть до идеального совершенства.
Он сел феодалом в своем старом, как каравай расплывшемся доме, реставрировал опять старые отцовские
и дедовские
порядки: завел соколиные
и псовые охоты с крепостными псарями, сокольничными, стремянными
и доезжачими, которые все вместе составляли одну разбойничью ватагу, не знавшую ни стыда, ни совести, ни удержа
и не уважавшую никакого
закона, кроме прихоти своего полудикого владыки.
Привыкая ко всем воинским упражнениям, они в то же самое время слушают
и нравоучение, которое доказывает им необходимость гражданского
порядка и законов; исполняя справедливую волю благоразумных Начальников, сами приобретают нужные для доброго Начальника свойства; переводя Записки Юлия Цесаря, Монтекукулли или Фридриха, переводят они
и лучшие места из Расиновых трагедий, которые раскрывают в душе чувствительность; читая Историю войны, читают Историю
и государств
и человека; восхищаясь славою Тюрена, восхищаются
и добродетелию Сократа; привыкают к грому страшных орудий смерти
и пленяются гармониею нежнейшего Искусства; узнают
и быстрые воинские марши,
и живописную игру телодвижений, которая, выражая действие музыки, образует приятную наружность человека.
Самодержавство разрушается, когда Государи думают, что им надобно изъявлять власть свою не следованием
порядку вещей, а переменою оного,
и когда они собственные мечты уважают более
законов (510–511).
Если Мои
законы ограничивают природную вольность человека, то будьте уверены, что Я пожертвовала частию свободы только единой целости гражданского
порядка и предпочла независимости вашей одно ваше благополучие; не даровала вам тех одних прав, которые могли быть для вас вредными.
Возвратившись домой, старик долго хохотал
и все повторял фразу Мишки: «
Закон требует
порядка».
Я узнал, что Россия теперь не только велика
и обильна, но что
и порядок в ней господствует самый совершенный; что стоит только исполнять
законы и приказания старших да быть умеренным,
и тогда полнейшее благополучие ожидает человека, какого бы он ни был звания
и состояния.
По своей дружбе ко мне он призвал меня
и сказал: «Не могу медлить решением вашего процесса; судебным
порядком не может он кончиться в вашу пользу, —
законы слишком ясны; вы проиграете все; потерею имущества не кончится для вас дело; приговором нашего гражданского суда обнаружатся обстоятельства, за которые вы будете подлежать ответственности по уголовным
законам, а вы знаете, как они строги; каково будет решение уголовной палаты, я не знаю, но думаю, что вы отделаетесь от нее слишком легко, если будете приговорены только к лишению прав состояния, — между нами будь сказано, можно ждать вам еще гораздо худшего.
— Так, братцы, ни за что сюда попал. У ямщика лошадь отвязал от саней. Поймали, говорят: украл. А я говорю: я только доехать скорей хотел, — я лошадь пустил. Да
и ямщик мне приятель.
Порядок, я говорю? — Нет, говорят, украл. А того не знают, что
и где украл. Были дела, давно бы следовало сюда попасть, да не могли уличить, а теперь не по
закону сюда загнали. Да врешь, — бывал в Сибири, да недолго гащивал…
Выяснить своими усилиями свое отношение к миру
и держаться его, установить свое отношение к людям на основании вечного
закона делания другому того, что хочешь, чтобы тебе делали, подавлять в себе те дурные страсти, которые подчиняют нас власти других людей, не быть ничьим господином
и ничьим рабом, не притворяться, не лгать, ни ради страха, ни выгоды, не отступать от требований высшего
закона своей совести, — всё это требует усилий; вообразить же себе, что установление известных
порядков каким-то таинственным путем приведет всех людей, в том числе
и меня, ко всякой справедливости
и добродетели,
и для достижения этого, не делая усилий мысли, повторять то, что говорят все люди одной партии, суетиться, спорить, лгать, притворяться, браниться, драться, — всё это делается само собой, для этого не нужно усилия.